Слух об одном изнасиловании

    Никому достоверно неведомо что там было на самом деле: то ли Константин с конногвардейцами изнасиловал госпожу Араужо и она умерла, то ли госпожа Араужо с конногвардейцами изнасиловала Константина а потом умерла, но госпожа Араужо точно умерла. И слух остался.

      Немного предыстории о главном герое слуха. Второй сын Павла I великий князь Константин Павлович был поразительно похож на отца не только внешне, но и безрассудным характером – с резкими переходами от одного настроения к другому, и внезапными вспышками раздражения, сопровождавшимися приступами то необузданной злобы, то безудержного веселья.
      Поскольку Екатерина II сама была немкой, то она искренне полагала, что лучшие принцессы цветут на германских землях. И 1795 году, практически ткнув пальцем, императрица остановила выбор супруги для своего второго внука Константина на одной из дочерей герцога Франца Саксен-Кобург-Заальфельдского – Юлианне. Константин жениться не желал, но перечить царственной бабушке не посмел.
      26 февраля 1796 года (жениху тогда было шестнадцать, а невесте – четырнадцать лет) брак был заключен, и как он начинался, прекрасно иллюстрирует история написания этого портрета.

      Екатерина II заказала этот портрет у известной художницы Элизабет Виже-Лебрен, и его написание происходило в пожалованном молодым Мраморном дворце. Пока супруга позировала, Константин Павлович развлекался по-своему – он стрелял во дворе дворца из пушки, заряженной дохлыми крысами (а что? я в 16 лет и не такое вытворял).
      Когда ему это надоело, Константин бесцеремонно прервал сеанс, и увел супругу в вестибюль, где стояли огромные напольные китайские вазы. Там поднял свою миниатюрную жену за талию и усадил в одну из ваз, затем, отойдя на некоторое расстояние, стрельнул по вазе из пистолета. У вазы были толстые стенки, и пуля не прошила её насквозь. Но ваза вдребезги, Анна Фёдоровна в ужасе  – так этот случай потом вспоминала Виже-Лебрен.

      Когда Константин вырос, он хоть и изменял жене налево и направо, но это все так делали. Когда на престол взошел его брат Александр I, 22-летний Константин, в соответствии с Актом о престолонаследии, стал наследником. При этом сам Константин царствовать не хотел, и впоследствии, как известно, от престола отказался.
      К тому времени великой княгине Анне Фёдоровне до чёртиков надоел её супруг и такая далекая от идеала супружеская жизнь, и в 1801 году она уехала в Кобург под предлогом навестить больную мать, чтобы больше в Россию никогда не вернуться (в 1820 году этот брак будет расторгнут).
      Вот все эти обстоятельства, а также первая годовщина убийства Павла I, и породили весной 1802 года «городскую легенду» о наследнике-цесаревиче, совершившем бесчестное насилие и тем самым дискредитировавшем династию. Наиболее полно её изложил декабрист Владимир Иванович Штейнгейль в автобиографических «Записках»:
.

.
      «Это была самая гнусная история, омрачившая начало царствования Александра. Араужо был придворный, ювелир, жена которого славилась красотою. Константин-цесаревич, пленясь ею, чрез посредников сделал ей оскорбительное предложение. Она отвечала явным презрением.
      Летом 1803 года, в один день под вечер, за ней приехала карета, будто бы от ее больной родственницы. Когда она сошла и села в карету, ее схватили, зажали ей рот и отвезли в Мраморный дворец. Там были приготовлены конногвардейцы…
      Она потом отвезена была к своему крыльцу, и когда на звон колокольчика вышли ее принять, кареты уже не было. Несчастная Араужо, бросившись почти без чувств, могла только сказать: «я обесчещена!» и умерла. На крик мужа сбежалось множество: свидетельство было огромное! На другой же день весь Петербург узнал об этом. Произошел общий ропот.
     ... Константин с того времени получил название «покровителя разврата».

      В других воспоминаниях современников, жертва великого князя Константина Павловича именуется то «Араужо», то «Араужи», то «Арауж», и объявляется то женой, то вдовой. Её мужем (иногда покойным) выступает то французский торговец, то придворный ювелир, то португальский консул. Она иногда оказывается совершенно невинной жертвой, а иногда – небезгрешной любовницей генерала Боура. Насилие над ней совершается то коллективно во главе с Константином, то конногвардейцами самостоятельно, но с одобрения наследника-цесаревича. Само изнасилование происходит то весной 1802-го, то летом 1803-го.
      Таким образом налицо все признаки «городской легенды» – путаница в деталях. Лишь одно можно утверждать с более-менее убедительной степенью достоверности – 30 марта 1802 года в Петербурге была расклеена афиша (объявление) Петербургской полиции следующего содержания:
    «<…> Около осьми часов вечера <…> госпожа Моренгейм вызвана была девкою своею в другую комнату, где нашла госпожу Араужо лежащую в обмороке; употребив различные способы достигли до того, что возвратили ей полное чувство; но говорить могла она токмо с превеликим трудом и отрывистыми словами, требуя, чтобы ее раздели, чтобы дали ей чистое белье, чтобы послали за доктором Бутацом, за ея каретою и девкою <…>
      Камердинер государя великаго князя Константина Павловича, Рудковский, сказал, что того же 10-го марта, вечером, живущий у него вольный лакей Новицкий объявлял ему, что он видел какую-то больную женщину вели два лакея от господина Баура в карету, и он сам ее провожал; на другой же день на спрос о том Рудковскаго, Баур ответствовал, что ему рекомендовали француженку, которой, по приезде к нему, сделался обморок, вероятно не желая обнаружить фамилии Араужо, как давней его знакомой. <…>
      Доктора <…>, пользовавшие больную, письменно утвердили, что она была в совершенном параличе, и что ни малейших даже знаков насильства ей, яко-бы учиненнаго, приметить не могли. Жена стекольнаго фабриканта, вдова Шенфельдерова, обмывавшая тело умершей, показала, что на оном не только знаков к заключению о насильственной смерти, ниже малейшаго пятна не было.
      Отец и сестра умершей на двукратное спрашивание объявили, что в причинах к насильственной ея смерти ни малейшим и сомнением себя не беспокоят и поводу к таковому заключению не имели»
      Это объявление опубликовал 1 августа 1862 года революционный «Колокол» Герцена в заметке, озаглавленной «Шестьдесят лет тому назад», которая сопровождалась редакционной преамбулой: «Считаем необходимым прибавить, что петербургские старожилы рассказывали дело так, — что цесаревич Константин, раздраженный упорством несчастной жертвы — отдал ее на изнасилование, каким-то злодеям, товарищам этого милаго Дон Жуана императорской семьи». Для тех, кто не в курсе – Герцен тогда, это что-то вроде Навального сегодня, только хуже.

      «И словно мухи тут и там// Ходят слухи по домам,// А беззубые старухи// Их разносят по умам», пел когда-то Высоцкий, и так было всегда и будет всегда. Теперь в роли беззубых старух выступают журналисты и блогеры, но суть слуха не изменилась – источник забывается, а информация остается.
      А вы-то слухам верите?